Маленькие рассказы. Роман века - Наталья Коноплева

Как я стала редактором

Когда у нас в первом классе выбирали старосту и звеньевых, я отнеслась к этому вполне безразлично. Лидерские амбиции меня не занимали.

Но в начале второй четверти наша учительница Нина Павловна вдруг сказала: – А теперь нам пора выбрать редактора стенгазеты.

Я не знала, что такое «редактор». И стенгазет никогда прежде не видела. Но вдруг меня будто что-то толкнуло, мне страстно захотелось быть редактором. И я сказала: – Выберите меня!

Меня и выбрали.

Кроме старенькой учительницы, готовившей вместе со мной первую газету, никто никогда не объяснял мне редакторских азов и не помогал. Но я как будто родилась со знанием, как делать классную стенгазету интересной и нужной. Я была бессменным редактором во всех школах, в которых довелось учиться, потом в университете, потом на работе.

С рождением сына я надолго осела дома. Когда мой Паша научился читать, мы с ним стали печатать на машинке домашнюю газету, а потом и журнал. Тираж – 4 экземпляра. Столько листов пробивала наша машинка через копировальную бумагу.

Друзья и знакомые с интересом ждали каждого нового номера, брали домой почитать, передавали другим знакомым. Так наш журнал попал к детскому писателю Борису Заходеру. Он прислал нам теплое письмо и свои новые стихи, чтобы мы их опубликовали. Мы и опубликовали, а «авторский экземпляр» отправили Борису Владимировичу.

Пятнадцать лет спустя эти стихи, слегка доработанные, Борис Заходер опубликовал в журнале «Огонек». Но мы-то с сыном были первые их издатели!

В конце концов меня пригласили работать редактором в детский научно-популярный журнал, и я освоила новую прекрасную специальность.

Впрочем, напомню, на самом деле я стала редактором в семь лет, и с тех пор это моя любимая профессия.

Опаснее врага

Когда я была первоклашкой – шла в московских театрах пьеса «Опаснее врага». На стенах домов по пути в школу висели бумажные афиши с этими словами.

Меня очень занимало: кто же может быть опаснее врага? Но я была мала, и меня в театр не брали.

А однажды моя школьная подружка побывала с родителями на этом спектакле. Я с нетерпением спросила ее на следующий день:

– Ну кто же, кто в этой пьесе опаснее врага?

И она ответила просто и убежденно:

– Дурак.

В двухтысячном году…

Это был 52-й или 53-й год. Я жила в интернате Министерства иностранных дел, потому что папа был консулом в глухом уголке Китая и не мог взять меня с собой. Там не было школы.

Жили мы в интернате хорошо и интересно. Этакий был Институт благородных девиц. К нам часто приезжали артисты, писатели и другие интересные люди и показывали свои уменья.

Однажды в концертной бригаде был куплетист, вылитый Велюров из фильма «Покровские ворота». Когда много времени спустя я увидела его в фильме, то сразу узнала! И интонации у него были точно такие, как у Велюрова, и стишки похожие, и тематика та же – про холодную войну. Нам, десятилетним девчонкам, особенно понравилась такая его песенка:

Под деревом на лавочкеВ зеленом во садуСидят старушки-бабушкиВ двухтысячном году…

Дальше в песенке было, о чем говорят бабушки в двухтысячном году – оказалось, всё про неё, про холодную войну!

Про холодную войну мы пропустили мимо ушей, как надоевший шум, об этом и так постоянно говорили по радио и в школе.

А сама ситуация происходящего в двухтысячном году нам понравилась, и мы напевали эту песенку в спальнях, в столовой и по дороге в школу… Но мы даже не пытались представить, что сами доживем до двухтысячного года – это были абстрактные бабушки в фантастическом будущем…

Я перебирала недавние фотографии – и вспомнила песенку из детства про бабушек в двухтысячном году. На фото уже две тысячи девятый год, и сидят эти бабушки под деревом на лавочке на берегу альпийского озера в Австрии. Это я и моя подруга.

Папа, ты говорил мне в детстве, что я обязательно доживу до двухтысячного года.

Мой день рождения в пятьдесят третьем

Меня в детстве страшило всё непонятное и нелепое.

Я очень рано, в три года, научилась читать. Детских книжек было мало, и я читала «взрослые» книги из домашней библиотеки. В книгах мне почти все было понятно, а вот в окружающей жизни – нет. Люди вокруг часто думали одно, говорили другое, а делали – третье.

Я многого не понимала и боялась спросить: почему? Ведь никто вокруг не спрашивает, не удивляется. Значит, все всё понимают.

А я – не понимаю, и все тут! Наверное, я дурочка?

Иногда я всё же задавала вопросы. Я ещё не знала, как это опасно.

В пятьдесят третьем году я жила в школьном интернате МИД, мои родители были очень-очень далеко. Мы жили в старинном доме в Малом Татарском переулке. Наши воспитатели были приятные интеллигентные женщины. Нас водили, построив парами, в ближнюю городскую школу. Остальное время мы проводили в интернате.

Конец ознакомительного фрагмента.